Во всех этих историях машина времени должна была быть создана некой внеземной цивилизацией, которая смогла достичь путешествий во времени уже во времена Шекспира и которая хотела разрешить сво­ему историку использовать одну из немногих щелей, которые невоз­можно было бы обновить, для путешествия в то время. Или возможно (я полагаю, даже менее вероятно), что вблизи какой-то черной дыры могла существовать естественно создавшаяся машина времени, кото­рую можно было бы использовать.

Все эти истории относятся к совершенно согласованной цепочке — или, скорее, к кругу — событий. Причина их загадочности и того, поче­му они заслуживают названия парадокса, заключается в чем-то другом. Она заключается в том, что в каждой истории великая литература по­является без человека, написавшего ее: никто не написал ее в самом начале, никто не создал ее. И эта предпосылка, хотя и логически со­гласованная, глубоко противоречит нашему пониманию того, откуда исходит знание. В соответствии с эпистемологическими принципами, которые я изложил в главе 3, знание не появляется сразу в полной фор­ме. Оно существует только как результат творческих процессов, кото­рые есть постепенные эволюционные процессы, всегда берущие нача­ло с задачи, продолжающиеся экспериментальными новыми теориями, критикой и исключением ошибок и заканчивающиеся новой предпочти­тельной проблемной ситуацией. Именно так Шекспир писал свои пьесы. Именно так Эйнштейн открыл свои уравнения поля. Именно так все мы преуспеваем в решении любой задачи, большой или маленькой, в нашей жизни или при создании чего-то ценного.

Именно так появляются новые живущие виды. Аналогом «задачи» в данном случае является экологическая ниша. «Теории» — это гены, а экспериментальные новые теории — это видоизмененные гены. «Кри­тика» и «исключение ошибок» — это естественный отбор. Знание соз­дается намеренным действием людей, биологические адаптации — сле­пым неразумным механизмом. Слова, которые мы используем для опи­сания этих двух процессов, различны, да и эти процессы физически не­похожи, но обстоятельные законы эпистемологии, которые управляют обоими процессами, одни и те же. В одном случае эти законы называ­ются теорией роста научного знания Поппера; в другом — теорией эво­люции Дарвина. Парадокс знания можно было бы сформулировать и для живущих видов. Скажем, мы с помощью машины времени переносим нескольких млекопитающих в век динозавров, когда млекопитающих еще не было. Мы отпускаем своих млекопитающих на свободу. Диноза­вры вымирают, и наши млекопитающие сменяют их. Таким образом, новый вид появился, не развившись в процессе эволюции. В данном случае даже проще увидеть, почему эта версия неприемлема с философ­ской точки зрения: она подразумевает недарвинианское происхождение видов, а конкретнее, креационизм. Вероятно, здесь не задействован ни один Создатель в традиционном смысле этого слова. Тем не менее, про­исхождение видов в этой истории явно сверхъестественно: история не дает никаких объяснений — и исключает возможность их существова­ния — того, каким образом определенные и сложные адаптации видов к своим нишам попали туда.