В некоторых практических случаях, например, при прогнозе по­годы, предсказатель, обладающий исключительно предсказательной функцией, устроил бы нас не меньше, чем объяснительная теория. Но даже в этом случае для целесообразного использования предсказателя предсказанный прогноз погоды должен быть полным и совершенным. На практике прогнозы погоды неполны и несовершенны, и, чтобы ском­пенсировать неточность, в них включают объяснения того, как метео­рологи получили тот или иной прогноз. Объяснения позволяют нам су­дить о надежности прогноза и вывести дальнейший прогноз для нашего места расположения или наших нужд. К примеру, для меня есть раз­ница, чем будет вызвана ветреная погода, которую прогнозируют на завтра: близостью района с высоким атмосферным давлением или бо­лее отдаленным ураганом. В последнем случае я бы предпринял больше предосторожностей. Метеорологам самим необходимы объяснительные теории о погоде, чтобы они могли предположить, какие приближения можно допустить при компьютерном моделировании погоды, какие до­полнительные наблюдения обеспечат более точный и своевременный прогноз погоды и т. п.

Таким образом, идеал инструменталистов, представленный в ви­де нашего воображаемого предсказателя, а именно, научной теории, лишенной своего объяснительного содержания, будет полезен в стро­го ограниченном числе случаев. Так будем благодарны, что реальные научные теории не похожи на этот идеал и что, в действительности, ученые к нему не стремятся.

Крайняя форма инструментализма, называемая позитивизм (или логический позитивизм), утверждает, что все положения, отличные от тех, которые описывают или предсказывают наблюдения, не только из­лишни, но и бессмысленны. И хотя в соответствии со своими же кри­териями в этой доктрине отсутствует смысл, она, тем не менее, гос­подствовала в науке всю первую половину двадцатого столетия! Идеи инструменталистов и позитивистов широко распространены даже се­годня. Причина такой их убедительности заключается в том, что, хотя предсказание не является целью науки, оно является частью характе­ристического метода науки. Этот научный метод включает теорети­ческое принятие новой теории для объяснения некоторого класса яв­лений, затем проведение решающего экспериментального исследования, эксперимента, для которого старая теория предсказывает один види­мый результат, а новая теория — другой. Затем теорию, предсказания которой оказались ложными, отвергают. Таким образом, результат ре­шающего эксперимента, который позволяет сделать выбор между дву­мя теориями, зависит от предсказания теорий, а не от их объяснения. Именно отсюда истекает ошибочное представление, что в научной тео­рии нет ничего, кроме предсказаний. Однако экспериментальное иссле­дование — это далеко не единственный процесс, связанный с ростом научного знания. Подавляющее большинство теорий отвергли не пото­му, что их не подтвердили экспериментальные исследования, а потому, что у них были плохие объяснения. Мы отвергаем такие теории, да­же не проверяя их. Например, рассмотрим следующую теорию: съев килограмм травы, можно вылечиться от простуды. Эта теория делает предсказание, которое можно проверить на опыте: если люди попро­буют лечиться травой и найдут это неэффективным, появятся доказа­тельства ложности этой теории. Но эту теорию никогда не проверяли на опыте и, возможно, никогда не проверят, потому что она не дает объяс­нений: она не объясняет ни процесс лечения, ни что бы то ни было еще. Мы абсолютно правильно считаем ее ложной. Всегда есть бесконечно много возможных теорий такого рода, совместимых с существующими наблюдениями и предлагающих новые предсказания, и у нас не хвати­ло бы ни времени, ни средств, чтобы проверить их все. Мы проверяем новые теории, которые выглядят более обещающими для объяснения чего-либо, чем те, которые широко распространены сегодня.